Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Последнее следственное дело архиепископа Феодора (Поздеевского)
От Издательства
Данилов монастырь уже много лет ведет исследовательскую работу по изучению своей богатейшей истории. и в том числе истории недавней – ХХ века, истории гонений Церкви, закрытия обители и мученической кончины даниловской братии. и ключевой фигурой в этой истории является, безусловно, последний перед закрытием настоятель монастыря архиепископ Феодор (Поздеевский). владыка Феодор – один из наиболее значимых иерархов в истории русской Церкви. он оказал огромное влияние на церковную политику по отношению к богоборческой власти, на то, что Церковь не пошла на непозволительно большие уступки этой власти в ущерб своему авторитету и чистоте веры. он был одним из самых непреклонных борцов с обновленчеством. владыка воспитал целую плеяду архиереев – настоящих духовных пастырей православного народа в годину страшных испытаний. во многом именно благодаря владыке и близким ему по духу архиереям, сплотившимся вокруг него и Данилова монастыря, которых так и называли «Даниловским» или «конспиративным синодом», русская Церковь устояла перед натиском богоборцев и разрушителей России. Позиция владыки Феодора была наиболее близка простому верующему народу, пользовалась огромным авторитетом и поддержкой. Храмы, захваченные обновленцами, пустовали, в то время как Данилов еле вмещал молящихся. владыку называли столпом Православия. Даниловцы были для всех образцом непреклонности веры.
Архиепископ Феодор был, пожалуй, наиболее несговорчивым для властей человеком, не шедшим с ней на контакты, в которых может упрекнуть совесть. К тому же Владыка относился к наиболее консервативному, так называемому «черносотенному» духовенству, которое для властей было наиболее ненавистно. И конечно, всё это не было ими забыто.
Последнее следственное дело архиепископа Феодора и даниловской братии, дело № 7014-П, в исследовательской литературе получившее название дела «Иноческого братства князя Даниила» частично уже публиковалось в различных изданиях, и в России, и за рубежом, и различными исследователями предпринимались попытки проанализировать это обширное и запутанное дело. «Странное впечатление производит этот протокол», – отмечает в «Жизнеописании архиепископа Волоколамского Феодора (Поздеевского)» его автор, монахиня Иоанна (Помазанская), о протоколе последнего допроса владыки Феодора. «Странное впечатление производит все это дело!» – можем отметить мы после внимательного его изучения.
До этой публикации обычно исследовались в основном протоколы допросов только архиепископа Феодора и только последние. Но оказалось, что при внимательном изучении всех протоколов допросов всех обвиняемых и свидетелей и притом в хронологическом порядке, и не только дела владыки Феодора, но и предшествовавших ему дел – дела № 8218-С (епископа Афанасия (Сахарова) и др.) и дела № 8151-П (даниловского архимандрита Симеона (Холмогорова) и др.) – очень многие «странности» этого дела становятся вполне понятными.
Это дело особенно наглядно показывает проблему, которая неуклонно встает перед каждым изучающим следственные дела того времени, особенно 1937–1938 годов: насколько можно верить тому, что написано в протоколах допросов следственных дел 1937 года? Достаточно ли прочтения протокола последнего допроса, как правило, в то время «признательного», чтобы судить о том, сломало следствие человека или нет? Может ли неизвестно как полученная подпись служить доказательством того, что человек не выдержал мучений? Имеем ли мы вообще моральное право по материалам следствия карательных органов страшного богоборческого режима – следствия, ставящего себе целью, создавая некую видимость законности, не только уничтожить человека физически, но еще и оклеветать его честное имя, – имеем ли мы право на основании этого судить о том, насколько свята мученическая кончина прожившего исповедническую жизнь православного человека?
Все эти вопросы требуют своего разрешения в наше время, когда открыты архивы со следственными делами тех страшных лет и когда все общество и Православная Церковь пытаются разобраться в том, как это происходило тогда, чтобы постараться избежать этого в будущем.
Причем сравнивать «мученические акты», в которых записывались слова гонимых христиан первых веков христианства и на которых основывались при канонизации святых, с протоколами допросов 30-х годов XX века, недопустимо. Неоднократно уже писалось о том, что как бы там ни было, но римское право было всё-таки римским правом – там действительно стенографировались подлинные слова мучеников. О протоколах допросов особенно 30-х гг. этого сказать нельзя.
В последние годы, благодаря сотрудничеству Данилова монастыря с Центральным архивом ФСБ, в нашем монастыре собраны достаточно полные данные по этому «расстрельному» делу братии Данилова монастыря.
с этими материалами мы и собираемся познакомить нашего читателя. материалы даны, конечно же, в несколько сокращенном виде, выбрано самое важное, значимое, убедительное. При этом мы не будем давать голословную трактовку этого дела, потому что пересказать дело «своими словами» – это значит опубликовать свою личную, субъективную интерпретацию дела. один уважаемый исследователь этого периода, например, рассказывал, что когда он, сначала прочитав статью по одному следственному делу, потом ознакомился непосредственно с материалами дела, то он сделал из них прямо противоположные выводы, чем автор статьи. Поэтому мы считаем более правильным давать сами протоколы допросов, чтобы читатель своими глазами видел подлинные документы и мог составить свое мнение по этому вопросу. и в то же время, конечно же, необходимо сопровождать их некоторыми пояснениями и комментариями, потому что если на неподготовленного читателя обрушить сразу несистематизированный следственный материал, то ему разобраться в этом деле будет очень непросто. необходимо было не один раз и очень внимательно изучить все эти протоколы, чтобы сквозь напластования лжи и вымысла пробиться к пониманию того, как же это все происходило на самом деле, из чего и как «создавалось» это дело.
Издательство выражает благодарность за предоставленные материалы Центральному архиву ФСБ РФ. Особая благодарность начальнику Управления регистрации и архивных фондов ФСБ РФ генерал-лейтенанту Василию Степановичу Христофорову .
Часть первая
Архиепископ Феодор (Поздеевский)
Краткое жизнеописание
Архиепископ Феодор (в миру Александр Васильевич Поздеевский) родился 21 марта 1876 года в селе Макарьевское Ветлужского уезда Костромской губернии в семье священника Василия Поздеевского. Священнический род Поздеевских ведет свою историю с начала XVIII века. Окончил Костромскую Духовную Семинарию в 1896 г. и Казанскую Духовную Академию в 1900 г. со степенью кандидата богословия. Его наставниками в Академии были настоятель Седмиезерной Казанской Богородичной пустыни старец схиархимандрит Гавриил (Зырянов) и ректор Казанской Духовной Академии архимандрит, а с 1897 года епископ Антоний (Храповицкий), будущий митрополит и предстоятель Русской Православной Церкви Заграницей.
В этом же году был пострижен в монашество с именем Феодор, в честь великомученика Феодора Стратилата, и затем рукоположен во иеромонаха и оставлен профессорским стипендиатом по кафедре патрологии. В 1901–1902 гг. преподавал в Калужской Духовной Семинарии, в 1902–1903 гг. был инспектором Казанской Духовной Семинарии. В 1903 г. стал магистром богословия за работу «Аскетические воззрения преподобного Иоанна Кассиана Римлянина (пресвитера Массилийского)».
В феврале 1904 г. стал ректором Тамбовской Духовной Семинарии в сане архимандрита. Своей главной обязанностью считал повышение уровня духовного образования, воспитание духовных пастырей не только по форме, но и по содержанию, и самих горящих верою, и зажигающих настоящую веру в народе. Особое внимание уделял развитию в семинаристах умения говорить живую, доходящую до сердца каждого проповедь.
Был редактором «Тамбовских епархиальных ведомостей», газеты, которая во время смуты так называемой «первой русской революции» не только публиковала официальную церковную хронику, но и горячо откликалась на трагические события в стране, давала церковную оценку происходящему, объясняла, какие силы борются с монархическим устройством России и к чему это в результате может привести. В октябре 1905 г. архимандрит Феодор (Поздеевский) создал и возглавил в качестве председателя «Тамбовский Союз Русских Людей», который ставил задачу «содействовать мирному процветанию Отечества, основанному на единении православного и самодержавного Царя с православным русским народом». Союз через полгода насчитывал уже более 10 000 членов всех сословий, но, конечно, главным образом крестьян. В его ряды вступали целыми приходами во главе со священниками. Союз вел активную антиреволюционную работу в народе, выпускал разъяснительную литературу листки и воззвания. Во многом благодаря этой деятельности Тамбовская губерния и в то время не поддержала «всероссийскую забастовку» железнодорожников, и, видимо, не случайно именно на Тамбовской земле произошло мощное крестьянское восстание против большевиков, подавленное новой властью жесточайшими методами.
Ректор Семинарии активно боролся с революционными настроениями и в среде семинаристов, которая в то время была также сильно заражена, причем не только революционным, но даже террористическим духом. Был составлен список лиц, которые должны были быть убиты, среди них было и имя архимандрита Феодора. На его жизнь неоднократно совершались покушения.
19 августа 1906 г. архимандрит Феодор (Поздеевский) становится ректором Московской Духовной Семинарии. 19 августа 1909 г. – ректором Московской Духовной Академии. 14 сентября 1909 г. в Храме Христа Спасителя он был хиротонисан во епископа Волоколамского, викария Московской епархии. При своем наречении епископ Феодор сказал: «Мудрость мира сего теперь особенно восстает на разум Божий, и это есть главный идол современности. Многие ли принимают теперь Христа и христианство так, как они есть и открылись в святом Евангелии, предании церковном и самой Церкви?.. Опознать подделки Христа и христианства, различать верно «духов» – от Бога ли они – и составляет главную задачу современности для пастыря». Эта борьба с «мудростью мира» и «подделками христианства» и была одним из главных дел владыки всю жизнь.
Епископ Феодор (Поздеевский). 1910-е гг.
Предыдущим ректором Академии был епископ Евдоким (Мещерский), будущий возглавитель обновленчества, при нем сложился преподавательский состав.
В Академии царил дух либерализма и революционности. Основное внимание уделялось общественной жизни и вопросам так называемого «церковного реформирования». Студенты больше изучали Маркса, Энгельса и Каутского, чем отцов Церкви. О положении дел в Академии можно судить по словам владыки Феодора, донесенным до нас Алексеем Федоровичем Лосевым: «<Отец Павел Флоренский> – это почти единственный верующий человек во всей Академии! <…> Настолько все (профессора. -
Ред.
) захвачены наукой, немецкой, тюбингенской, что начинают комментировать текст Священного Писания – и разносят его до основания. <…> Получается в конце концов, что весь Евангелист состоит из одних вставок <…> В 1905–1911 годы вообще наказание Божие. Когда я стал ректором Академии и познакомился с тем, как ведется преподавание, со мной дурно было. Такой невероятный протестантский идеализм – хуже всякого тюбингенства». На лекции по психологии, например, профессор заявлял: «…никакой души нет, „мы изучаем явления психики“, вульгарный материализм… тактильные ощущения… булавочки, иголочки, рецепторы, ощущения… Это не профессора Духовной Академии – это дураки Духовной Академии… Вот состояние развала накануне революции!»1
Лосев. А.Ф.
«Я сослан в XX век…»: в 2 тт. – Т. 2. – М.: Время, 2002. – С. 530–532.
Епископ Феодор и в Академии проявил себя как активный защитник святоотеческого Православия. Он считал, что Духовная Академия должна готовить настоящих духовных пастырей, а не просто светски образованных людей. Впервые в истории русских богословских школ он предпринял попытку читать курс аскетики, «науки о подвижничестве», целью которого было обучить студентов основам духовной жизни.
Лекции этого курса были изданы в 1911 г. в Сергиевом Посаде под названием «Смысл христианского подвига. Из чтений по пастырскому богословию».
Ректор Академии всеми силами боролся с современными ему «обновителями христианства». В то время среди интеллигенции были распространены «религиозные искания», но, как отмечал владыка Феодор в своей книге, все они «вовсе не желают принять христианство, как оно есть и было всегда, исторически, но желают в самом христианстве найти или, лучше сказать, выдумать некоторые новые пути для воплощения своего идеала в жизни и обновления чрез него жизни человеческой»; они далеки от понимания «смысла христианского спасения», главное для них «идея общественного блага», в основном эти «обновители» «стоят в стороне от православного учения Церкви». И главной задачей пастыря является вернуть своих пасомых на путь истинного, святоотеческого Православия, показать непреходящую глубину и ценность писаний святых отцов, их незаменимость для спасения души человека во все времена, в том числе и современные, объяснить пагубность отхода от их подлинно христианского взгляда на человека и смысл его жизни.
Епископ Феодор принимал деятельное участие в издании «Богословского вестника», одного из лучших богословских журналов. По его предложению редактором журнала с 1912 г. был о. Павел Флоренский. Программным направлением журнала было воцерковление науки: «Орган высшей церковной школы, «Богословский вестник», самым положением своим призывается к неуклонному служению, методами и орудиями науки, интересам Святой Церкви»2
Цит. по: Андроник (Трубачев), иг.
«Саном я обязан Епископу Феодору…»: Переписка еп. Феодора (Поздеевского) со священником Павлом Флоренским // Даниловский благовестник, № 14, 2007. С. 38.
Как приложение к журналу стали издаваться святоотеческие творения. Именно недостаточное изучение святоотеческого наследия епископ Феодор считал главной причиной упадка духовного образования.
Еще в период своего ректорства в МДС владыка Феодор был членом-учредителем «Кружка ищущих христианского просвещения в духе Православной Христовой Церкви», созданного его духовным сыном, известным церковным издателем и публицистом Михаилом Александровичем Новоселовым, в который также входили такие видные православные публицисты, философы и общественные деятели, как Ф.Д. Самарин, В.А. Кожевников, П.Б. и СП. Мансуровы, князья Е.Н. и Г.Н. Трубецкие, протоиерей Иосиф Фудель, священник Павел Флоренский, С.Н. Булгаков, В.Ф. Эрн, Л.А. Тихомиров и другие – то есть, можно сказать, православная интеллектуальная элита того времени. «Кружок» духовно окормлялся старцами Зосимовой пустыни схиигуменом Германом и иеросхимонахом Алексием. Цель, которую перед собой ставил «Кружок», – совершить поворот русской богословско-философской мысли на «забытый путь опытного Богопознания», путь святых отцов. О «Религиозно-философской библиотеке», издававшейся Новоселовым, главной задачей которой было также привлечь внимание к великому святоотеческому наследию, владыка Феодор отзывался, как о «струе чистой ключевой воды, пущенной в мутную воду современной ученой богословско-философской мысли»3
Там же. С. 42.
За время своего ректорства в Духовной Академии епископ Феодор воспитал целую плеяду архиереев, проявивших себя во время богоборческих гонений настоящими воинами Христовыми. Учениками и последователями владыки Феодора были будущие архиепископы (сщмч.) Иларион (Троицкий) и Варфоломей (Ремов), епископы (сщмч.) Григорий (Лебедев), (свт.) Афанасий (Сахаров), (сщмч.) Игнатий (Садковский), Варнава (Беляев), Валериан (Рудич) и многие, многие другие.
Позиция епископа Феодора вызывала яростное сопротивление у «прогрессивно настроенной» части академических преподавателей, некоторым из них пришлось уйти из Академии. Владыка Феодор заменял их преподавателями из монашествующих или в священном сане, близкими ему по духу, разделявшими его взгляды на то, каким должно быть духовное образование. После февральской революции либеральная профессура, разумеется, наконец добилась его увольнения с поста ректора.
Всероссийский съезд ученого монашества, проходивший в Московской Духовной Академии 7–14 июля 1917 года, избрал епископа Феодора своим представителем на Предсоборный Совет. Вскоре владыка Феодор был избран также делегатом на Поместный Собор Русской Православной Церкви.
1 мая 1917 г. епископ Феодор был назначен настоятелем Даниловского монастыря г. Москвы. Вместе с ним в Данилов пришли многие его бывшие студенты. Одной из главных задач владыка Феодор считал привлечение в монастырь ученой братии и создание иноческого братства монахов-подвижников, подлинных защитников Православия. Была создана и некоторое время существовала Высшая Богословская школа, ставившая себе целью «разработку богословия на строго церковном святоотеческом принципе и подготовку пастырей»4
Андроник (Трубачев), иг.
Священник Павел Флоренский – профессор Московской Духовной Академии // Богословские труды: Юбилейный сборник «Московская Духовная Академия. 300 лет». М., 1986. С. 240–241.
О позиции владыки Феодора во внутрицерковной политике и его отношении к советской власти в то время можно судить по воспоминаниям архиепископа Леонтия Черниговского, в то время послушника, бывавшего в Даниловом монастыре, хорошо знавшего епископа Феодора и его окружение:
«В 1922 г. по послушанию я должен был ехать в Черемисский край к ссыльному духовенству для передачи собранной для них помощи. Проездом через Москву я остановился в Даниловом монастыре. Управлял им в то время архиепископ Феодор Волоколамский. Весь православный епископат и народ почитали его за принципиальность, бескомпромиссное и прямолинейное отношение к советской власти. Он считал, что до тех пор, пока Православная Церковь не получит право на действительно свободное существование, не может быть никаких разговоров с большевиками. Власть только обманывает, ничего из обещанного не исполняет, а наоборот, обращает всё во зло Церкви. Поэтому лучше бы было Святейшему Патриарху Тихону сидеть в тюрьме и там умереть, чем вести разговоры с большевиками, потому что уступки могут привести Православную Церковь, в конце концов, к постепенной ее ликвидации и смутят всех как в России, так и, особенно, за границей. Это было время, когда Святейший Патриарх был выпущен на свободу.
Архиепископ Феодор почитал и жалел Святейшего, но находился в оппозиции к нему. Несмотря на настойчивые просьбы Святейшего принять участие в патриаршем управлении, отказывался. Епископов, дискредитировавших себя в вопросах о «живой церкви», не принимал. Он мало верил в их покаяние. Принимались и часто жили в Даниловом монастыре епископы стойкие. Иногда число их доходило до 10 и более. Все, освободившиеся из тюрем или возвращавшиеся из ссылок, находили там приют. Братия состояла из людей идейных и высококультурных. Немало вышло оттуда епископов-исповедников. Строгая духовная школа владыки Феодора налагала на монастырь особый отпечаток. За исключением двух послушников, вся братия Даниловского монастыря стойко и достойно понесла свой исповеднический крест.
В эти годы монастырские храмы Даниловского, Донского, Симонова монастырей всегда были полны народу. Но уже чувствовалось, что всё это доживает свои последние дни…»5
Леонтий, епископ
«Воспоминания, 1917–1940 годы», рукопись. Цит. по: «Исповеднический путь владыки Феодора. Жизнеописание архиепископа Волоколамского Феодора (Поздеевского), последнего ректора Московской Духовной Академии». // «Православная жизнь» № 9 (549), сентябрь 1995 г. – Джорданвилль. С. 23–25.
Вокруг архиепископа Феодора возникла так называемая Даниловская группа близких по духу архиереев, твердо державшихся святоотеческих традиций и канонов Церкви, изгнанных властями и обновленцами со своих кафедр и нашедших пристанище в Москве, в Даниловом монастыре. В этот круг входили митрополиты Арсений (Стадницкий) и сщмч. Серафим (Чичагов), архиепископы сщмч. Серафим (Самойлович), Пахомий (Кедров), Гурий (Степанов), сщмч. Прокопий (Титов), епископы сщмч. Парфений (Брянских), свт. Амвросий (Полянский), сщмч. Дамаскин (Цедрик), сщмч. Иоасаф (Удалов), Валериан (Рудич) и др. Архиереи-«даниловцы» активно выступали против обновленчества и вмешательства государства в дела Церкви. «Даниловский Синод», как их еще называли, часто не был согласен со слишком гибкой, по их мнению, политикой Патриарха Тихона по отношению к обновленцам и советской власти, но тем не менее, когда в 1923 г. часть епископата, выступающая за переговоры с обновленцами, требовала от Патриарха Тихона отказа от патриаршества, как они считали, на благо Церкви, именно благодаря позиции архиепископа Феодора и других архиереев-«даниловцев» патриаршество было сохранено. Архиепископ Феодор считал, что «в Патриархе все спасение и что если Патриарха Тихона не будет, то власть не допустит вообще в Русской Церкви патриаршества, а без патриаршества для Церкви – крах»6
Левитин-Краснов А., Шавров В.
Очерки по истории русской церковной смуты. М.: 1996. С. 314, 315, 351.
С 1920 г. архиепископ Феодор неоднократно подвергался арестам, поэтому управлял монастырем при помощи наместников, которых назначал из числа своих ближайших учеников – архимандритов Герасима (Садковского), Поликарпа (Соловьева), Стефана (Сафонова), Тихона (Баляева) и других.
26 июля 1920 г. был арестован за «антисоветскую агитацию» и осужден к высылке на Соловки «до конца гражданской войны», но, так как на Соловках, как было сказано в деле, «не было мест», отбывал в Таганской тюрьме. После освобождения вернулся в Данилов.
Видимо, этот арест владыки описан В.Ф. Марцинковским в книге «Записки верующего»7
Цит. по: Иоанна (Помазанская), монахиня
«Исповеднический путь владыки Феодора. Жизнеописание архиепископа Волоколамского Феодора (Поздеевского), последнего ректора Московской Духовной Академии». // «Православная жизнь» № 9 (549), сентябрь 1995 г. – Джорданвилль. С. 20–22.
«Здесь были при мне митрополиты Кирилл Казанский, Серафим Варшавский (Чичагов), архиепископ Филарет Самарский, епископы Петр и Феодор Волоколамский (Поздеевский), Гурий Казанский, игумены Иона (Звенигородский), Георгий (Мещевский) [это будущий даниловский старец священноисповедник Георгий (Лавров). – Ред. ], священники, далее обер-прокурор А.Д. Самарин, проф. Кузнецов…
"На прогулку!" – кричат сторожа в нижних коридорах.
"Выходи на прогулку!" – вторят надзиратели из разных этажей. Камеры отворяются. По железным лестницам из разных этажей спускаются заключенные. Идут простые люди, рабочие, военные. Там-сям виднеется фигура духовного лица. Вот митрополит Кирилл с величественной осанкой, с большой бородой, в серой рясе и фиолетовой скуфье, а там исхудалый, с темными впалыми глазами на строгом аскетическом лице – игумен Иона; наклонив голову идет епископ Волоколамский Феодор, черноволосый, с бледным лицом, с очками в черной оправе (это бывший ректор МДА). Поблескивая синими очками, низко сидящими на несколько коротком носу, спускается медленно по лестнице епископ Гурий Казанский <…>
Согласно желанию заключенных, богослужения были разрешены, и для них было отведено в тюрьме школьное помещение. <…>
Служит обычно митрополит Кирилл, обладающий величественной фигурой, высокий, с правильным лицом и широкой седой бородой. Сослужат ему епископы Феодор и Гурий. Тут же стоят игумен Иона, с сосредоточенным, несколько суровым лицом, и о. Георгий, простой и серьезный. Управляет хором бывший обер-прокурор Св. Синода А.Д. Самарин. А как поют! Только страдание может так одухотворить песнопение».
27 марта 1923 г. владыка Феодор был вновь арестован, обвинялся в контрреволюционной деятельности.
Особая духовная близость связывала владыку Феодора с известным московским священником св. прав. Алексием (Мечёвым), который называл владыку «столпом Православия» и «из архиереев – архиерей». Именно владыку Феодора он просил совершить рукоположение своего сына, о. (будущего священномученика) Сергия (Мечёва), что совершилось в Даниловом монастыре в апреле 1919 года. И именно владыку Феодора отец Алексий просил отпеть его после кончины, что тот и совершил в сослужении 30 епископов 28 июня 1923 г., за несколько дней до этого, 20 июня, чудом, видимо, по молитвам св. прав. Алексия, выпущенный из тюрьмы.
Ректор Московской Духовной Академии епископ Феодор (Поздеевский). 1910-е гг.
В 1923 г. Святейшим Патриархом Тихоном Владыка был возведен в сан архиепископа и назначен управляющим Петроградской епархией, но от назначения отказался и остался в Даниловом монастыре.
В третий раз владыка Феодор был арестован 16 апреля 1924 г. Обвинялся в том, что «устраивает в управляемом им монастыре собрания духовенства и мирян, которые носят политический характер, создает антисоветские группировки». Следователь был хорошо осведомлен о лицах, посещавших владыку Феодора в Даниловом монастыре, и поэтому владыке приходилось объяснять причины их посещений: обер-прокурор Синода Самарин А.Д. и сын военного министра Шуваев хотели подготовиться к монашеству, а с еп. Серафимом (Чичаговым), с которым они познакомились в тюрьме, беседовали по церковным вопросам.
Давал также владыка Феодор объяснения по поводу составленного им вместе с еп. Германом (Ряшенцевым) акафиста преп. князю Даниилу – что он не вставлял в тропарь преп. кн. Даниилу «монархических формулировок поминовения».
В деле есть несколько заявлений сестры владыки Феодора Цвейтовой П.В. с просьбой отпустить ее брата «на поруки из-за слабого здоровья», поскольку он страдает болезнью почек. Владыку на какое-то время переводят для лечения в тюремную больницу, но срок содержания под стражей всё продлевают и продлевают.
Наконец, 17 октября 1924 г. постановили: Поздеевского освободить из-под стражи под подписку о невыезде, но дело продолжить. А уже то ли 9-го, то ли 17 декабря (в деле разные данные) 1924 г. владыку снова арестовывают в Даниловском монастыре.
Теперь следователя уже интересуют встречи владыки Феодора с профессором Поповым. Владыка отвечает, что Попов, которого он знает по совместной работе в Московской Духовной Академии с 1909 г., к нему заходил, и они беседовали за чаем о тюрьме и о здоровье Патриарха, что о Соборе 1923 г. они не говорили, так как Поздеевский о нем смутно знает, что Попов спрашивал фамилии арестованных епископов и владыка назвал, кого знал, и тот внес их в свой список, и также сведения о времени, проведенном им самим в тюрьме.
19 июня 1925 г. архиепископ Феодор был осужден по ст. 59 и ст. 73 (измышления и распространение в контрреволюционных целях ложных слухов или непроверенных сведений) за то, что «входил в сношения с иностранцами, передавал сведения о репрессиях и гонениях на церковь за границу» (причем, в конце одного из постановлений с этим обвинением стоит пометка владыки: «Не согласен, не имел сношений») и приговорен к высылке в Киркрай (ныне Казахстан) на 3 года. Отбывал владыка, по некоторым сведениям, в г. Тургае (в делах подтверждения этому нет), затем, с ноября 1927 г., жил в ссылке в г. Орске.
Декларацию 1927 г. владыка Феодор воспринял отрицательно, видя в ней полное подчинение Церкви произволу богоборческого государства. «Даниловцы» не исполняли указ Синода о поминовении на богослужении советской власти. В материалах дела № 7014-П, в показаниях архимандрита Поликарпа (Соловьева), одного из ближайших учеников владыки Феодора, о причинах этого сказано так: «Это поминовение мы признавали неправильным, поскольку советская власть есть атеистическая и церковь отделена от государства. Декларации митр. Сергия мы не сочувствовали, так как советская власть придерживается идеологии материалистической, атеистической, значит антицерковной». Архиепископ Феодор считал, что Церковь должна жить своей жизнью, строго по церковным канонам, а с государством не вести какой-то особой политики, не стараться с ним как-то договариваться и не пытаться к нему приспособиться, идя на компромиссы со своей совестью8
Дамаскин (Орловский), иеромон.
В огненном испытании // Даниловский благовестник, № 8, 1996. С. 50.
Владыка говорил, что если Церковь будет жить чистой, правильной жизнью, то Господь не даст ее уничтожить9
Даниила (Мачкина), схимонахиня.
«За Владыкины молитвы…» // Даниловский благовестник, № 18, 2009. С. 69.
Оппозиция архиепископа Феодора и его сторонников, так называемой «Даниловской группы» непоминающих, по отношению к митр. Сергию первоначально была достаточно умеренной. Можно сказать, что они занимали в Церкви центристскую позицию. Говоря о церковных взглядах владыки Феодора в то время, философ Лосев писал: «[Архиепископ Феодор] говорит, что сергиане и иосифляне одинаково будут судимы на будущем Соборе, хотя, по его мнению, последние безусловно будут оправданы…» По этим же воспоминаниям Лосева, владыка Феодор «фактически разорвавши (только в 1930 году!) с С<ергием>, формальное отложение все же считает не только ненужным, но и невозможным, ибо-де отложить может только Бог»10
Лосев А.Ф., Лосева В.М.
«Радость на веки»: Переписка лагерных времен. – М.: Русский путь, 2005. С. 59.
Однако из-за недостаточности имеющихся источников (в частности, отсутствия в следственных делах подлинных текстов писем архиепископа Феодора) церковная позиция главы «даниловцев» пока до конца не ясна.
По окончании ссылки владыка Феодор 18 декабря 1930 г. возвратился в Москву, на Рождество 1931 г. вел службу в храме Воскресения Словущего и сразу уехал во Владимир. В начале апреля 1931 г. во Владимир на жительство приехал архимандрит Симеон (Холмогоров), близкий друг и сподвижник владыки Феодора со времен их совместной учебы в Казанской Академии, сменивший его на посту ректора Тамбовской Семинарии и продолживший его антиреволюционную политику, тяжело раненный в 1907 г. студентом-террористом и с тех пор прикованный к инвалидному креслу. Владыка Феодор заботился о нем всю последующую жизнь.
28 мая 1931 г. во Владимире, по адресу ул. Задний Боровок, дом 21, архиепископ Феодор был вновь арестован. При аресте «у Поздеевского Ф.В. принято 5 руб. 95 коп. денег». И вещи: «чайник, два креста, две кружки, стол, ложки, ложка чайная, ложка для заварки чая, мал. каструлька, три пустых коробки». В анкете арестованного указано, что владыке 63 года, что он родился в марте 1868 г. И вообще во всех следственных делах владыки Феодора указан как год рождения 1867-й, а не 1876-й. В конце анкеты примечание заключенного: «Болею хронической малярией и почечно-каменной болезнью и нуждаюсь в постоянной медицинской помощи».
В протоколе допроса от 10 июня 1931 г. в графе об отношении к советской власти написано: «Для меня форма государственного правления безразлична».
В Заключении следователя от 17 сентября 1931 г. сказано, что Поздеевский «объединял реакционных церковников, призывая к активной борьбе с Советской властью при помощи церкви. Для конспирации своей деятельности Поздеевский перешел на нелегальное положение и, проживая в г. Владимире, давал указания оставшимся в Москве единомышленникам». 1 октября 1931 г. Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило: «Поздеевского Ф.В. заключить в концлагерь сроком на три года, считая срок с 28 мая 1931 г.».
Отбывал в Свирлаге. Вместе с ним в лагере, «в одной палатке», был и Алексей Федорович Лосев, который так отзывался о владыке Феодоре: «Большой человек. И интересный человек. <…> чуть ли не первый на моем пути настоящий монах из иерархов <…> Достойный и большой человек»11
Лосев А.Ф., Лосева В.М.
«Радость на веки»: Переписка лагерных времен. – М.: Русский путь, 2005. С. 41–42.
20 мая 1932 г. на заседании Президиума ЦИК СССР «постановили: ходатайство о помиловании Поздеевского Ф.В. удовлетворить и от дальнейшего отбывания наказания в концлагере освободить» и владыка Феодор был досрочно освобожден из концлагеря «в порядке частной амнистии».
Сщмч. Феодор Поздеевский — оклеветанный Новомученик
Тайны следственного дела об иноческом братстве князя Даниила
Проблемы источниковедческого и почерковедческого анализа применительно к архиепископу Феодору (Поздеевскому): факты, гипотезы и доказательства
сщмч. Феодор (Поздеевский)
Московский Свято-Данилов монастырь много лет ведет работу по изучению своей богатой истории, в том числе недавней - истории гонений, закрытия обители и мученической кончины братии. Важнейшей фигурой этого периода является последний перед закрытием настоятель монастыря архиепископ Волоколамский Феодор (Поздеевский; †1937) - один из самых ярких иерархов в истории Русской Церкви последнего времени. Скрупулезное изучение всех материалов его последнего следственного дела заставляет иначе оценить многие ключевые аспекты достоверности и подлинности «лично подписанных» протоколов обвиняемых того страшного времени. И, наконец, исправить страшную несправедливость 1937 года, когда человека не только уничтожили физически, но и оклеветали его имя.
Глава «Даниловского Синода»
Архиепископ Феодор воспитал целую плеяду архиереев - настоящих духовных пастырей православного народа в годину страшных испытаний. Во многом именно благодаря владыке и близким ему по духу архиереям, сплотившимся вокруг него и Данилова монастыря (которых так и называли «Даниловским Синодом»), Русская Церковь устояла перед натиском богоборцев и разрушителей. Храмы, захваченные обновленцами, пустовали, в то время как Данилов монастырь еле вмещал молящихся. Владыку называли столпом православия, а «даниловцы» были для всех образцом непреклонного стояния в вере.
Последнее следственное дело архиепископа Феодора и даниловской братии , получившее в исследовательской литературе название дела «Иноческого братства князя Даниила», частично уже публиковалось. Прежде исследователи неоднократно пытались его проанализировать, в основном принимая во внимание только протоколы допросов архиепископа Феодора, причем лишь последние. Но при внимательном изучении всех протоколов допросов обвиняемых и свидетелей (причем в хронологическом порядке, и не только дела владыки Феодора, но и предшествовавших ему дел - например, Ковровского епископа Афанасия (Сахарова; †1962) и даниловского архимандрита Симеона (Холмогорова; †1937) , очень многие «странности» следственного дела становятся вполне понятными.
Это дело особенно наглядно показывает проблему, которая неуклонно встает перед каждым изучающим следственные дела лет «большого террора»: насколько можно верить тому, что написано в протоколах допросов 1937 года? Достаточно ли прочтения протокола последнего допроса, как правило, в то время «признательного», чтобы судить о том, сломало следствие человека или нет? Может ли подпись служить доказательством того, что человек не выдержал мучений?
Предыстория: в «разработке» - архиепископ Филипп (Гумилевский), епископ Афанасий (Сахаров) и архимандрит Симеон (Холмогоров)
По документам архиепископ Феодор (Поздеевский) был арестован 4 марта 1937 года. На самом деле последнее дело владыки Феодора началось минимум на год раньше, когда в апреле 1936 года прошли многочисленные аресты духовенства и мирян во Владимире. По делу № П-8218 были арестованы более 20 человек, в том числе епископ Афанасий (Сахаров). После революции 1917 года он придерживался тех же взглядов на церковную политику, что и владыка Феодор, их связь не прерывалась, причем поддерживалась в основном через отца Симеона (Холмогорова). Об этом не раз говорится в материалах дела.
Епископ Афанасий был обвинен в том, что являлся активным участником нелегального контрреволюционного центра, проводившего антисоветскую деятельность на основе к/р платформы так называемого “ссыльного епископата” . И почти сразу в этом деле появляются фамилии даниловских монахов - Холмогорова, Климкова и других, проживавших во Владимире и незадолго до арестов переехавших в Киржач . Как говорится в обвинительном заключении от 21 сентября 1936 года, епископ Афанасий имел нелегальную связь с руководителем к/р подполья церковников - архим. Холмогоровым . Как один из руководителей «подпольной к/р церковной организации» был назван и архиепископ Феодор (Поздеевский) .
Но самое главное обвинение появилось на листах протокола допроса 4 июля 1936 года архиепископа Владимирского и Суздальского Филиппа (Гумилевского; †1936): В отношении Поздеевского, Холмогорова и других монахов бывшего Даниловского монастыря я знал, что они составляют самую непримиримую группу монашества, которая (группа) еще при патриархе Тихоне выдвинула оппозиционную программу активной борьбы против Советской власти. Этой программы все они придерживаются и в настоящее время. Эта группа церковников является самой правой частью ссыльного епископата, которая ведет активную деятельность по насаждению тайных церквей. Об этом мне хорошо было известно еще когда я был управляющим Московской епархии (1930 г.), и также в последнее время . Трудно сказать, кто настоящий автор этих строк, приводим их лишь для того, чтобы показать, как следователи подступались к даниловским делам.
В конце обвинительного заключения была поставлена задача на будущее: Материал на Холмогорова, Коренченко и других лиц, связанных с ними, выделить и провести самостоятельное следствие . И это «самостоятельное следствие» продолжилось. Арестовывать пока не спешили, собирались сведения, выяснялись связи.
В чем признался певчий
В конце декабря 1936 года в Киржаче одновременно арестовываются почти все проживавшие там даниловцы: архимандрит Симеон (Холмогоров), иеромонах Игнатий (Бекренев), игумен Алексий (Селифонов), иеродиакон Анания (Алексеев), монах Антоний (Коренченко), келейник отца Симеона Михаил Карелин, несколько монахинь и другие (при аресте и обыске 29 декабря 1936 года у отца Симеона изымается переписка, на что обращаем особое внимание). Было заведено следственное дело № П-8151. Отметим: ведут его, а потом и дело владыки Феодора те же следователи, что и владимирское: младший лейтенант ГБ Каллистов и «нач. 3 отд. Секретно-политич. УГБ Управления НКВД по ИПО» Новиков. Поэтому из владимирского дела в киржачское переходят те же формулировки: «контрреволюционная программа ИПЦ» (потом будет и «контрреволюционная платформа ссыльных епископов»), «Пустынная церковь», «тайные постриги», «нелегальные сборища» и «провокационные слухи».
Начались допросы. Вместе с даниловскими монахами был арестован живший в то время в Киржаче и хорошо знакомый с даниловцами Серафим Голубцов. Он был певчим при Даниловском монастыре, в 1929 году вместе со многими даниловцами арестован и осужден на трехлетнюю ссылку, которую отбыл в 1933 году. После этого жил сначала во Владимире, потом в Киржаче. Этот молодой человек в то время уже старался держаться подальше от даниловцев. На первом же допросе он рассказал, что в квартире отца Симеона была нелегальная домашняя церковь, в которой тот совершал тайные богослужения, на которых сам Голубцов неоднократно присутствовал, но с ноября 1935 года он расстался с Холмогоровым, потому что тот уговаривал стать монахом и окончательно остаться в его нелегальной тайной общине . На первых же допросах были названы практически все даниловцы и их помощники и помощницы, проживавшие в Киржаче, и приезжавшие к Холмогорову из других городов .
Мне известно, что “тайные домашние церкви” были в гг. Владимире и Киржаче. Точно не могу сказать, но слышал, что “тайные домашние церкви”, входящие в эту же организацию, имеются: в гор. Зарайске, Калязине, Малый Ярославец Московской области и г. Ростове Ярославской области. Из этих городов к Холмогорову в г. Владимир неоднократно приезжали: из г. Зарайска архимандрит быв[шего] Даниловского монастыря Поликарп, из г. Калязина архимандрит того же монастыря Стефан и из г. М[ало]-Ярославец и Ростов иеромонах того же монастыря Павел по фамилии как будто Троицкий .
Отметим, что эти имена появились в деле впервые. Так что все эти близкие владыке Феодору люди были названы задолго до его ареста в марте 1937-го. А на допросе Голубцова 20 января возникает уже целый список, в который вошли практически все даниловцы. Затем этот список почти без изменений, в том же самом порядке переходит сначала в «протоколы допросов» отца Симеона , а затем и в якобы «признательные» допросы архиепископа Феодора. В эти последние «протоколы» вставили вообще все фамилии, набранные из всех других допросов. В связи с этим хотелось бы отметить, насколько недопустимо проявлять поспешность, с которой в некоторых современных изданиях виновником ареста всех этих людей называют непосредственно владыку Феодора.
Сразу же пошли и допросы архимандрита Симеона - тяжело больного человека, наполовину парализованного. На первом допросе отец Симеон «признался» в том, что переписывался с архиепископом Феодором . А как он мог в этом не «признаться», если эта переписка была изъята при его аресте?! Следующий «протокол допроса» отца Симеона целиком построен на изъятой при его аресте переписке с архиепископом Феодором. Это даже не скрывается. Тем не менее потом, уже в допросах владыки Феодора, это будет выдаваться за его «живые» показания! Второго февраля допросы Серафима Голубцова заканчиваются, его дело выделяют из дела Холмогорова и приобщают к делу Поздеевского, а затем, как потом выясняется, освобождают. Были также многочисленные допросы «свидетелей», которые добавили информации и имен. И к марту основной материал для обвинения архиепископа Феодора и других даниловцев был собран.
Белые нитки девяти протоколов
Самого же настоятеля Данилова монастыря архиепископа Феодора (Поздеевского) в последний раз взяли под стражу 4 марта 1937 года, когда он находился в сыктывкарской ссылке. Допросов архиепископа Феодора было девять, по крайней мере столько в деле протоколов: 25 и 27 марта, 27 апреля, 23 и 25 мая, 1, 2 и 19 июня и 25 июля. Первые допросы короткие, вопросы на них в основном следующие: с кем владыка поддерживал связи, кто из даниловцев приезжал к нему в ссылку. Причем допросы идут примерно по такой схеме: сначала следователь о чем-то спрашивает, что он и так уже знает из изъятой у отца Симеона переписки, архиепископ категорически всё отрицает, а затем его уличают во лжи и зачитывают его же собственные письма, из которых взята эта информация. Отметим: на всех предыдущих своих следствиях (их было по крайней мере семь) архиепископ Феодор отличался даже от других достаточно стойких на допросах людей тем, что не шел на малейшие контакты со следователем, не давал и малейшей информации о чем или ком-либо. Например, на предпоследнем своем следствии 1934 года архиепископ Феодор заявил, что после возвращения из лагеря ни с кем переписки не вел и не виделся, поэтому ни о ком ничего сказать не может . А так как при прошлых арестах никакой ценной, как в этот раз, переписки не изымалось, следователям не на чем было строить гипотетические «показания» архипастыря, и на этом разговор заканчивался.
И вот произошел перелом. Видимо, был дан приказ: «Хватит копаться. Заканчивайте», да и «материала» собрано более чем достаточно, и следователь Новиков приступил к обвиняемым, судя по всему, в прямом смысле слова засучив рукава. Обвиняемый Поздеевский стал вдруг «послушно» и «подробно» отвечать на все вопросы следователя. То, что эти «показания» полностью написаны следователями, доказывает и факт существования протокола последнего допроса в трех вариантах. Вернее, даже в четырех, потому что протокол допроса 19 июня в общем-то вариант допроса 25 июля. Вот лишь несколько примеров.
19 июня: Уже в самом начале революции 1917 г., с приходом к власти большевиков и первых декретов советского правительства было ясно, что для православной церкви наступило время тяжелого бытия .
25 июля: Для большинства епископов духовенства и церковников в самом начале революции 1917 года, как только к власти пришли большевики и издали ряд декретов, было ясно, что для православной церкви наступило время «ее тяжелого бытия» .
19 июня: Я и наше «братство кн. Даниила» считали и считаем, что две противоположные идеологии (христианская и марксистская) в советском государстве мирно существовать не могут. Эти идеологии неизбежно между собою будут и должны вести гневную борьбу с целью подчинить одна - другой .
25 июля (2 варианта): Лично я и наша организация в целом считаем, что две противоположные идеологии марксистская и христианская - мирно существовать в Советском Союзе не могут, они неизбежно должны вести непримиримую борьбу между собой, с целью подчинения одна другой. Исходя из этих положений и создана всесоюзная контрреволюционная организация духовенства и церковников, руководство которой осуществляется мной, митрополитом Кириллом Смирновым и Иосифом Петровых .
Отметим, что упоминание «всесоюзной контрреволюционной организации» и добавление имен впервые произошло в написанном следователем «протоколе допроса» отца Симеона от 11 мая . И еще. В «протоколе допроса» отца Симеона от 13 мая (а на этих майских «протоколах» без подписи и были большей частью построены якобы «признательные показания» архиепископа Феодора) написано, что отец Симеон с отцом Поликарпом (Соловьевым) беседовал о предстоящей всесоюзной переписи населения и их больше всего интересовал вопрос о тайноверующих… О том, что часть верующих , - говорили будто бы эти священнослужители, - когда их будут спрашивать во время переписи - веруют ли они - постараются скрыть свою религиозность и заявят, что в бога не веруют. Вот об этих лицах мы и вели суждения с Соловьевым, высказывая свои соображения о вовлечении их в нашу контрреволюционную организацию . Понятно, что таких разговоров на самом деле быть не могло. Как священнослужители узнали бы, кто что сказал на переписи? И как они могли бы возлагать надежды на того, кто заявлял о себе как о неверующем? Однако в «протоколе допроса» архиепископа Феодора 25 июля всё это повторено слово в слово, только «беседуют» уже архиепископ Феодор с Соловьевым .
Анатомия следствия: предположения, предпосылки и факты
Подводя итог этого обзора дела «Иноческого братства князя Даниила», можно утверждать: механизм его создания ясен. В первых допросах, когда еще записывали ответы самого архиепископа Феодора, он нигде не проявил слабости, не попытался облегчить свою участь, не поддался на провокации следователя. Никаких «живых» показаний архипастыря в этом деле нет, тем более в последних «допросах». Владыке иногда приходилось подтверждать что-то, да и то только тогда, когда его «уличали» его же письмами. Информация, в которой он «признавался», была на уровне «приезжал к нему человек или не нет». Ни одно имя на следствии им названы не были. Всё взято из переписки, попавшей в руки следователей, или из допросов других людей.
С «протоколами допросов» отца Симеона вопросов еще больше: почти все они (как в деле № П-7014, так и в деле № П-8151) - это лишь напечатанные на машинке копии без подписей. Неизвестно даже, дожил ли отец Симеон до дня своего «расстрела» 17 сентября 1937 года. По крайней мере в документах дела есть справки, что все подследственные находились и были расстреляны в Ивановской тюрьме, и только один отец Симеон почему-то оставался во Владимирской и был якобы расстрелян там в тот же день. Как следователи допрашивали почти одновременно людей в тюрьмах разных городов? Почему отца Симеона не перевезли, как всех, в Иваново? Ведь не из-за опасения потревожить больного человека!
Один из исследователей дела архиепископа Феодора в качестве аргумента, свидетельствующего против иерарха, называет дополнения, которые владыка якобы «своей рукой» сделал в последнем допросе. По его мнению, они показывают: архиепископ Феодор давал показания или по крайней мере читал написанное следователем в сознательном состоянии и активно пытался бороться за свою жизнь. Но при внимательном прочтении становится ясно: эти дополнения незначительны и даже бессмысленны. Например, после «мы» вставлено «и другие оппозиционеры». Или вместо «прихожане» - «активные прихожане». Эти вставки совершенно не облегчают «вину» архипастыря, но зато они были очень нужны следователю, чтобы состряпанные им «признательные показания» выглядели как можно более убедительными для своего руководства.
В последнем «допросе» архиепископа идет список «контрреволюционной организации», который почти без изменений взят из допросов Голубцова и к которому добавили имена митрополитов Кирилла и Иосифа и других из «допросов» отца Симеона (тех самых копий без подписей). Так следователи смогли убить сразу несколько зайцев: во-первых, расстрелять наконец наиболее значимых оппозиционных архипастырей, во-вторых, создать и «разоблачить» «всесоюзный контрреволюционный заговор церковников» и, в-третьих, замарать при этом имена уважаемых в Церкви людей.
Прошедший следствие и лагеря (правда, уже после войны) ныне здравствующий Алексей Петрович Арцыбушев рассказывает, как его следователь, показывая ему на обложку дела, говорил: «Видишь, что написано? “Хранить вечно”. Мы ваших попов так замажем, что вовек не отмоются!» И об этом недопустимо забывать.
Коллективная амнезия двадцать лет спустя
Итак, при подробном и тщательном рассмотрении следственных материалов в хронологическом порядке со всей определенностью можно сделать вывод: владыка Феодор никаких «признательных» показаний не давал, а последние допросы целиком и полностью написаны следователями. Но оставался вопрос с подписями владыки Феодора под этими «протоколами». Для графологической экспертизы недостаточно образцов почерка владыки в последние годы его жизни: в деле не осталось его писем того времени, всё уничтожено. Полагаться же на данные экспертизы, которая не может с достаточной степенью уверенности гарантировать правильность своих выводов, недопустимо. Остается только предполагать, как могли быть получены эти подписи - под пытками или каким-либо обманным путем.
О том, что «признательные показания» владыки Феодора - одна из самых грубых следственных фальшивок, утверждали многие исследователи этого дела, в том числе автор жития архиепископа Феодора монахиня Зарубежной Церкви Иоанна (Помазанская) и автор многих статей и книг по истории Церкви этого периода доцент ПСТГУ священник Александр Мазырин. Но в последнее время обнаружены новые доказательства того, что это следственное дело даже на общем фоне 1937 года сфабриковано очень грубо.
Как уже говорилось, даниловским делам предшествовало владимирское дело 1936 года, по которому проходил в числе других архиереев епископ Афанасий (Сахаров) - постриженик и близкий по духу владыке Феодору человек. С него, можно сказать, и начались все даниловские дела, потому что именно в материалах этого дела в мае-июне 1936 года владыка Феодор и архимандрит Симеон с частью братии были названы крайне правой контрреволюционной организацией церковников. Но самое главное: эти дела вела одна и та же группа следователей НКВД во главе со старшим лейтенантом Новиковым. В 1936 году еще не был отдан приказ о полном уничтожении Церкви, поэтому примерно за те же обвинения, что годом позднее, приговаривали «всего» к пяти годам лагерей, а не к расстрелу. Благодаря этому владыка Афанасий смог оставить нам свидетельства того, как эта группа следователей «работала», вела дела.
Первое, что приоткрыло «тайны следствия», - заявление епископа Афанасия народному комиссару внутренних дел СССР от 2 марта 1939 года:
Все следствие велось крайне тенденциозно, - пишет епископ Афанасий. - Мои показания следователь Новиков не записывал точно с моих слов, а формулировал их так, что получался совершенно иной смысл. Например, простое перечисление фамилий в ответ на вопрос: “Кто мои знакомые?” принимало такую приблизительно формулировку: “В состав возглавляемой мной организации входят такие-то”. По этому поводу я подал в конце следствия подробное заявление. Мне не было дано очной ставки с моими так называемыми однодельцами Гумилевским и Смирновым, показания якобы которых зачитывал следователь. В результате всех искажений моих показаний и тенденциозного освещения самых невинных обстоятельств (как чаепитие на именинах), мне дано 5 лет заключения в ББК. Подробнее о всем в жалобе Верховному прокурору СССР, поданной в мае 1937 г., никакого ответа на которую до сих пор не имею .
А в 1957 году епископ Афанасий от данных им в 1936 году показаний уже полностью отказался, заявив, что его показания были записаны неправильно, так как он ранее ничего не слышал о так называемой платформе “ссыльного епископата” , а эта формулировка очень часто упоминается в его «протоколах допросов». Если епископ Афанасий ничего не слышал о формулировке, на которой построено всё его дело и на каждом листе которого стоят его подписи, закономерен вопрос: его ли это подписи.
Совсем недавно в деле № П-5328 был найден еще ряд неопровержимых доказательства полной фальсификации следственных дел 1937 года архиепископа Феодора, архимандрита Симеона и других даниловцев, которыми, еще раз напомним, занималась группа одних и тех же следователей.
В конце следственного дела № П-5328 подшиты протоколы допросов 1958–1959 годов. Дело в том, что, когда во второй половине 1950-х годов пошел процесс реабилитации незаконно репрессированных в 1930-е, люди начали возвращаться из лагерей и ссылок. Вернулись и оставшиеся в живых даниловцы, и некоторые стали хлопотать об официальной реабилитации. В 1958 году одна из осужденных по делу архимандрита Симеона, Александра Туловская, подала заявление о снятии с себя судимости. Теперь уже органы УКГБ разыскивали оставшихся в живых по даниловским делам осужденных и свидетелей и еще раз опрашивали их.
Проходивший по делу владыки Феодора Серафим Голубцов в 1959 году сначала подтвердил свои показания 1937 года, что даниловские монахи создавали тайные церкви и в них служили, не признавали официальную Церковь, были антисоветски настроены. Но потом начал оправдываться: мол, о том, что они были контрреволюционерами, он говорил под нажимом следователя. При этом людей, имена которых были в его допросах, он не помнил! И самое главное его заявление:
О фигурирующей в моих показаниях формулировке: “контрреволюционная платформа ссыльных епископов” - мне ничего не известно. Эта формулировка принадлежит не мне, а органам следствия. Об организации на квартире Холмогорова антисоветских собраний мне не известно, и я показаний об этом не давал. На такой записи в протоколе настоял следователь, который категорически заявлял, что сборища участников контрреволюционной организации не могут не быть антисоветскими. Я не стал оспаривать его мнение, которое он и записал в протокол… Утверждать, что они имели целью борьбу против Советской власти и строительства социализма в СССР - я не могу, так как не имею к этому оснований. Мои показания по этому поводу на следствии в 1937 году необоснованны и были внушены мне следователем .
Вот это и называется «дать нужные следствию показания», и за это Серафим Голубцов, единственный из всех арестованных по этим делам, как выяснилось на его допросе в 1959 году, был отпущен уже в марте 1937 года. Притом что в основном от своих показаний против даниловцев Голубцов не отказывался, все-таки он не помнил такой формулировки, как «контрреволюционная платформа ссыльных епископов» (так же, как и святитель Афанасий), хотя она постоянно присутствовала в его показаниях, что может означать, что подделывались и его допросы. И так же, как и многие другие из участников этого следствия 1959 года, не помнил, чтобы он участвовал в очной ставке.
Келейница архимандрита Симеона (Холмогорова) Виноградская в 1959 году свои показания и подписи под ними объяснила так: Подписи в этих протоколах учинены мною, однако свои показания о том, что я якобы входила в состав какой-то контрреволюционной организации церковников подтвердить не могу, так как ни в какую контрреволюционную организацию я никогда не входила. На следствии в 1937 году я оговорила себя. Что касается моих подписей в протоколе допросов, то могу пояснить, что эти протоколы я подписывала не читая, так как следователь мне говорил, что если я их не подпишу, то мне же будет хуже, а дело от этого не изменится
}