Лев толстой зерно с куриное яйцо. Лев Николаевич Толстой

Нет,- говорит,- на своем поле хлеба такого севать не севал, и жинать не жинал, и покупывать не покупывал. Когда покупали хлеб, все такое же зерно мелкое было, как и теперь. А надо,- говорит,- у моего батюшки спросить: может, он слыхал, где такое зерно рожалось.

Послал царь за отцом старика, велел к себе привести. Нашли и отца старикова, привели к царю. Пришел старик старый на одном костыле. Стал ему царь зерно показывать. Старик еще видит глазами, хорошо разглядел. Стал царь его спрашивать:

Не знаешь ли, старичок, где такое зерно родилось? Сам на своем поле не севал ли хлеба такого? Или на своем веку не покупывал ли где такого зерна?

Хоть и крепонек на ухо был старик, а расслышал лучше сына.

Нет,- говорит,- на своем поле такого зерна севать не севал и жинать не жинал. А покупать не покупывал, потому что на моем веку денег еще и в заводе не было. Все своим хлебом кормились, а по нужде - друг с дружкой делились. Не знаю я, где такое зерно родилось. Хоть и крупнее теперешнего и умолотнее наше зерно было, а такого видать не видал. Слыхал я от батюшки,- в его время хлеб лучше против нашего раживался, и умолотней и крупней был. Его спросить надо.

Послал царь за отцом стариковым. Нашли и деда, привели к царю. Вошел старик к царю без костылей; вошел легко; глаза светлые, слышит хорошо и говорит внятно. Показал царь зерно деду. Поглядел дед, повертел.

Давно,- говорит,- не видал я старинного хлебушка.

Откусил дед зерна, пожевал крупинку.

Оно самое,- говорит.

Скажи же мне, дедушка, где такое зерно родилось? На своем поле не севал ли ты такой хлеб? Или на своем веку где у людей не покупывал ли?

И сказал старик:

Хлеб такой на моем веку везде раживался. Этим, хлебом,- говорит,- я век свой кормился и людей кормил.

И спросил царь:

Так скажи же мне, дедушка, покупал ли ты где такое зерно, или сам на своем поле сеял?

Усмехнулся старик.

В мое время,- говорит,- и вздумать никто не мог такого греха, чтобы хлеб продавать, покупать. А про деньги и не знали: хлеба у всех своего вволю было. Я сам такой хлеб сеял, и жал, и молотил.

И спросил царь:

Так скажи же мне, дедушка, где ты такой хлеб сеял и где твое поле было?

И сказал дед:

Мое поле было - земля божья. Где вспахал, там и поле. Земля вольная была. Своей землю не звали. Своим только труды свои называли.

Скажи же,- говорит царь,- мне еще два дела: одно дело - отчего прежде такое зерно рожалось, а нынче не родится? А другое дело - отчего твой внук шел на двух костылях, сын твой пришел на одном костыле, а ты вот пришел и вовсе легко; глаза у тебя светлые, и зубы крепкие, и речь ясная и приветная? Отчего, скажи, дедушка, эти два дела сталися?

И сказал старик:

Оттого оба дела сталися, что перестали люди своими трудами жить,- на чужое стали зариться. В старину не так жили: в старину жили по-божьи; своим владали, чужим не корыстовались.

Зерно с куриное яйцо

Нашли раз ребята в овраге штучку с куриное яйцо с дорожкой посередине похоже на зерно. Увидал у ребят штучку проезжий, купил за пятак, повез в город, продал царю за редкость.

Позвал царь мудрецов, велел им узнать, что за штука такая – яйцо или зерно? Думали, думали мудрецы – не могли ответа дать. Лежала штучка на окне, влетела курица, стала клевать, проклевала дырку; все увидали, что – зерно. Пришли мудрецы, сказали царю: «Это - зерно ржаное».

Удивился царь. Велел мудрецам узнать, где и когда это зерно родилось. Думали, думали мудрецы, искали в книгах – ничего не нашли. Пришли к царю, говорят: «Не можем дать ответа. В книгах наших ничего про это не написано; надо у мужиков спросить, не слыхал ли кто от стариков, когда и где такое зерно сеяли».

Послал царь, велел к себе старого старика, мужика, привести. Разыскали старика старого, привели к царю. Пришел старик, зеленый, беззубый, насилу вошел на двух костылях.

Показал ему царь зерно, да не видит уж старик; кое-как половину разглядел, половину руками ощупал. Стал царь его спрашивать: «Не знаешь ли, дедушка, где такое зерно родилось? Сам на своем поле не севал ли хлеба такого или на своем веку не покупывал ли где такого зерна?»

Глух был старик, насилу-насилу расслушал, насилу-насилу понял. Стал ответ держать: «Нет, - говорит, - на своем поле хлеба такого севать не севал и жинать не жинал, и покупать не покупывал. Когда покупали хлеб, все такое ж зерно мелкое было. А надо, - говорит, - у моего батюшки спросить: может, он слыхал, где такое зерно рожалось».

Послал царь за отцом старика, велел к себе привести. Нашли и отца старикова, привели к царю. Пришел старик старый на одном костыле. Стал ему царь зерно показывать. Старик еще видит глазами, хорошо разглядел. Стал царь его спрашивать: «Не знаешь ли, старичок, где такое зерно родилось? Сам на своем поле не севал ли хлеба такого, или на своем веку не покупывал ли где такого зерна?»

Хоть и крепонек на ухо был старик, а расслушал лучше сына. «Нет, - говорит, - на своем поле такого зерна севать не севал и жинать не жинал. А покупать не покупывал, потому что на моем веку денег еще и в заводе не было. Все своим хлебом кормились, а по нужде – друг с дружкой делились. Не знаю я, где такое зерно родилось. Хоть и крупнее теперешнего и умолотнее наше зерно было, а такого видать не видал. Слыхал я от батюшки – в его время хлеб лучше против нашего раживался, и умолотнее и крупней был. Его спросить надо.

Послал царь за отцом стариковым. Нашли и деда, привели к царю. Вошел старик к царю без костылей; вошел легко; глаза светлые, слышит хорошо и говорит внятно. Показал царь зерно деду. Поглядел дед, повертел. «Давно, - говорит, - не видал я старинного хлебушка». Откусил дед зерна, пожевал крупинку. «Оно самое», - говорит. «Скажи же мне, дедушка, где и когда такое зерно родилось? На своем поле не севал ли ты такой хлеб или на твоем веку где у людей не покупывал ли?» И сказал старик: «Хлеб такой на моем веку везде раживался. Этим хлебом, - говорит, - я век свой кормился и людей кормил. Это зерно и сеял, это и жал, это и молотил. И спросил царь: «Скажи же мне, дедушка, покупал ли ты где такое зерно, или сам на своем поле сеял?» Усмехнулся старик. «В мое время, - говорит, - и вздумать никто не мог такого греха, чтобы хлеб продавать, покупать, а про деньги и не знали: хлеба у всех своего вволю было». И спросил царь: «Так скажи же мне, дедушка, где ты такой хлеб сеял и где твое поле было?» И сказал дед: «Мое поле было – земля божья: где вспахал, там и поле. Земля вольная была. Своей землю не звали. Своим только труды свои называли».

«Скажи же, - говорит царь, - мне еще два дела: одно дело – отчего прежде такое зерно рожалось, а нынче не родится? А другое дело – отчего твой внук шел на двух костылях, сын твой пришел на одном костыле, а ты вот пришел и вовсе легко; глаза у тебя светлые, и зубы крепкие, и речь ясная и приветливая? Отчего, скажи, дедушка, эти два дела сталися?»

И сказал старик: «Оттого оба дела сталися, что перестали люди своими трудами жить, - на чужие стали зариться. В старину не так жили: в старину жили по-божьи; своим владали, чужим не корыстовались».


Лев Николаевич Толстой

Зерно с куриное яйцо

Толстой Лев Николаевич

Зерно с куриное яйцо

Л.Н.Толстой

ЗЕРНО С КУРИНОЕ ЯЙЦО

Нашли раз ребята в овраге штучку с куриное яйцо, с дорожкой посредине и похоже на зерно. Увидал у ребят штучку проезжий, купил за пятак, повез в город, продал царю за редкость.

Позвал царь мудрецов, велел им узнать, что за штука такая ‑ яйцо или зерно? Думали, думали мудрецы ‑ не могли ответа дать. Лежала эта штучка на окне, влетела курица, стала клевать, проклевала дыру; все и увидали, что зерно. Пришли мудрецы, сказали царю: "Это ‑ зерно ржаное".

Удивился царь. Велел мудрецам узнать, где и когда это зерно родилось. Думали, думали мудрецы, искали в книгах ‑ ничего не нашли. Пришли к царю, говорят:

‑ Не можем дать ответа. В книгах наших ничего про это не написано; надо у мужиков спросить, не слыхал ли кто от стариков, когда и где такое зерно сеяли.

Послал царь, велел к себе старого мужика привести. Разыскали старика старого, привели к царю. Пришел старик, зеленый, беззубый, насилу вошел на двух костылях.

Показал ему царь зерно, да не видит уже старик; кое‑как половину разглядел, половину руками ощупал.

Стал его царь спрашивать:

‑ Не знаешь ли, дедушка, где такое зерно родилось? Сам на своем поле не севал ли хлеба такого? Или на своем веку не покупывал ли где такого зерна?

Глух был старик, насилу‑насилу расслышал, насилу‑насилу понял. Стал ответ держать.

‑ Нет, ‑ говорит, ‑ на своем поле хлеба такого севать не севал, и жинать не жинал, и покупывать не покупывал. Когда покупали хлеб, все такое же зерно мелкое было, как и теперь. А надо, ‑ говорит, ‑ у моего батюшки спросить; может, он слыхал, где такое зерно рожалось.

Послал царь за отцом старика, велел к себе привести. Нашли и отца старикова, привели к царю. Пришел старик старый на одном костыле. Стал ему царь зерно показывать. Старик еще видит глазами, хорошо разглядел. Стал царь его спрашивать:

‑ Не знаешь ли, старичок, где такое зерно родилось? Сам на своем поле не севал ли хлеба такого? Или на своем веку не покупывал ли где такого зерна?

Хоть и крепонек на ухо был старик, а расслышал лучше сына.

‑ Нет, ‑ говорит, ‑ на своем поле такого зерна севать не севал и жинать не жинал. А покупать не покупывал, потому что на моем веку денег еще и в заводе не было. Все своим хлебом кормились, а по нужде ‑ друг с дружкой делились. Не знаю я, где такое зерно родилось. Хоть и крупнее теперешнего и умолотнее наше зерно было, а такого видать не видал. Слыхал я от батюшки, ‑ в его время хлеб лучше против нашего раживался, и умолотней и крупней был. Его спросить надо.

Послал царь за отцом стариковым. Нашли и деда, привели к царю. Вошел старик к царю без костылей; вошел легко; глаза светлые, слышит хорошо и говорит внятно. Показал царь зерно деду. Поглядел дед, повертел.

‑ Давно, ‑ говорит, ‑ не видал я старинного хлебушка.

Откусил дед зерна, пожевал крупинку,

‑ Оно самое, ‑ говорит.

‑ Скажи же мне, дедушка, где такое зерно родилось? На своем поле не севал ли ты такой хлеб? Или на своем веку где у людей не покупывал ли?

И сказал старик:

‑ Хлеб такой на моем веку везде раживался. Этим хлебом, ‑ говорит, ‑ я век свой кормился и людей кормил.

И спросил царь:

‑ Так скажи же мне, дедушка, покупал ли ты где такое зерно, или сам на своем поле сеял?

Усмехнулся старик.

‑ В мое время, ‑ говорит, ‑ и вздумать никто не мог такого греха, чтобы хлеб продавать, покупать. А про деньги и не знали: хлеба у всех своего вволю было. Я сам так 6f7 ой хлеб сеял, и жал, и молотил.

И спросил царь:

‑ Так скажи же мне, дедушка, где ты такой хлеб сеял и где твое поле было?

И сказал дед:

‑ Мое поле было ‑ земля божья. Где вспахал, там и поле. Земля вольная была. Своей землю не звали. Своим только труды свои называли.

‑ Скажи же, ‑ говорит царь, ‑ мне еще два дела: одно дело ‑ отчего прежде такое зерно рожалось, а нынче не родится? А другое дело ‑ отчего твой внук шел на двух костылях, сын твой пришел на одном костыле, а ты вот пришел и вовсе легко; глаза у тебя светлые, и зубы крепкие, и речь ясная и приветная? Отчего, скажи, дедушка, эти два дела сталися?

Зерно с куриное яйцо

Толстой Лев Николаевич

Зерно с куриное яйцо

Л.Н.Толстой

ЗЕРНО С КУРИНОЕ ЯЙЦО

Нашли раз ребята в овраге штучку с куриное яйцо, с дорожкой посредине и похоже на зерно. Увидал у ребят штучку проезжий, купил за пятак, повез в город, продал царю за редкость.

Позвал царь мудрецов, велел им узнать, что за штука такая ‑ яйцо или зерно? Думали, думали мудрецы ‑ не могли ответа дать. Лежала эта штучка на окне, влетела курица, стала клевать, проклевала дыру; все и увидали, что зерно. Пришли мудрецы, сказали царю: "Это ‑ зерно ржаное".

Удивился царь. Велел мудрецам узнать, где и когда это зерно родилось. Думали, думали мудрецы, искали в книгах ‑ ничего не нашли. Пришли к царю, говорят:

‑ Не можем дать ответа. В книгах наших ничего про это не написано; надо у мужиков спросить, не слыхал ли кто от стариков, когда и где такое зерно сеяли.

Послал царь, велел к себе старого мужика привести. Разыскали старика старого, привели к царю. Пришел старик, зеленый, беззубый, насилу вошел на двух костылях.

Показал ему царь зерно, да не видит уже старик; кое‑как половину разглядел, половину руками ощупал.

Стал его царь спрашивать:

‑ Не знаешь ли, дедушка, где такое зерно родилось? Сам на своем поле не севал ли хлеба такого? Или на своем веку не покупывал ли где такого зерна?

Глух был старик, насилу‑насилу расслышал, насилу‑насилу понял. Стал ответ держать.

‑ Нет, ‑ говорит, ‑ на своем поле хлеба такого севать не севал, и жинать не жинал, и покупывать не покупывал. Когда покупали хлеб, все такое же зерно мелкое было, как и теперь. А надо, ‑ говорит, ‑ у моего батюшки спросить; может, он слыхал, где такое зерно рожалось.

Послал царь за отцом старика, велел к себе привести. Нашли и отца старикова, привели к царю. Пришел старик старый на одном костыле. Стал ему царь зерно показывать. Старик еще видит глазами, хорошо разглядел. Стал царь его спрашивать:

‑ Не знаешь ли, старичок, где такое зерно родилось? Сам на своем поле не севал ли хлеба такого? Или на своем веку не покупывал ли где такого зерна?

Хоть и крепонек на ухо был старик, а расслышал лучше сына.

‑ Нет, ‑ говорит, ‑ на своем поле такого зерна севать не севал и жинать не жинал. А покупать не покупывал, потому что на моем веку денег еще и в заводе не было. Все своим хлебом кормились, а по нужде ‑ друг с дружкой делились. Не знаю я, где такое зерно родилось. Хоть и крупнее теперешнего и умолотнее наше зерно было, а такого видать не видал. Слыхал я от батюшки, ‑ в его время хлеб лучше против нашего раживался, и умолотней и крупней был. Его спросить надо.

Послал царь за отцом стариковым. Нашли и деда, привели к царю. Вошел старик к царю без костылей; вошел легко; глаза светлые, слышит хорошо и говорит внятно. Показал царь зерно деду. Поглядел дед, повертел.

‑ Давно, ‑ говорит, ‑ не видал я старинного хлебушка.

Откусил дед зерна, пожевал крупинку,

‑ Оно самое, ‑ говорит.

‑ Скажи же мне, дедушка, где такое зерно родилось? На своем поле не севал ли ты такой хлеб? Или на своем веку где у людей не покупывал ли?

И сказал старик:

‑ Хлеб такой на моем веку везде раживался. Этим хлебом, ‑ говорит, ‑ я век свой кормился и людей кормил.

И спросил царь:

‑ Так скажи же мне, дедушка, покупал ли ты где такое зерно, или сам на своем поле сеял?

Усмехнулся старик.

‑ В мое время, ‑ говорит, ‑ и вздумать никто не мог такого греха, чтобы хлеб продавать, покупать. А про деньги и не знали: хлеба у всех своего вволю было. Я сам так 6f7 ой хлеб сеял, и жал, и молотил.

И спросил царь:

‑ Так скажи же мне, дедушка, где ты такой хлеб сеял и где твое поле было?

И сказал дед:

‑ Мое поле было ‑ земля божья. Где вспахал, там и поле. Земля вольная была. Своей землю не звали. Своим только труды свои называли.

‑ Скажи же, ‑ говорит царь, ‑ мне еще два дела: одно дело ‑ отчего прежде такое зерно рожалось, а нынче не родится? А другое дело ‑ отчего твой внук шел на двух костылях, сын твой пришел на одном костыле, а ты вот пришел и вовсе легко; глаза у тебя светлые, и зубы крепкие, и речь ясная и приветная? Отчего, скажи, дедушка, эти два дела сталися?

И сказал старик:

‑ Оттого оба дела сталися, что перестали люди своими трудами жить, ‑ на чужое стали зариться. В старину не так жили: в старину жили по‑божьи; своим владали, чужим не корыстовались.